— Невозможно, — сказал пристроившийся у окна Фоулер. — Он нырнул за укрытие.

— Каковы результаты? — спросил Рудетски.

— Он сумасшедший! Мы помешали ему, и он стал неуправляем. Он не может получить свою добычу и поэтому собирается взять ее ценою крови. — Я подумал о другом сумасшедшем, который выкрикивал в приступах безумия «Weltmacht oder Niedergang!» [9]  Как и Гитлер, Гатт был полностью безумен, и ему ничего не стоило в припадке ярости уничтожить нас и себя. На него не могли подействовать никакие доводы, поскольку он смотрел на мир сквозь кровавую завесу.

Рудетски и Фоулер некоторое время смотрели на меня в молчании, а затем Рудетски глубоко вздохнул.

— Я полагаю, это ничего не меняет. Мы знаем, что он убил бы нас в любом случае.

— Он бросится в атаку с минуты на минуту, — сказал я. — Давайте вернемся в домик у сенота.

Рудетски сунул мне в руку револьвер.

— Все, что вам будет нужно сделать, это нажать на курок.

Я взял пистолет, хотя не был уверен, смогу ли я эффективно его использовать, и мы бегом покинули домик. Мы пробежали только половину пути до сенота, когда поднялась ружейная пальба, и над землей вокруг нас запрыгали фонтанчики из кусочков почвы.

— Рассредоточиться! — прокричал Рудетски и, повернувшись, наткнулся на меня. Он отскочил в сторону, и мы оба нырнули под укрытие ближайшего домика.

Прозвучало еще несколько выстрелов, и я спросил:

— Где они, черт возьми?

Грудь Рудетски тяжело вздымалась.

— Где-то впереди.

Люди Гатта пошли в атаку, как только Гатт оказался в безопасности, вероятно, согласно заранее назначенному сигналу. Выстрелы раздавались со всех сторон, как в каком-нибудь фильме из жизни Дикого Запада, и было трудно сказать точно, с какого направления ведется атака. Я увидел, как Фоулер, укрывшийся за брошенным упаковочным ящиком на другой стороне прогалины, внезапно вскочил и побежал как опытный солдат, делая короткие броски в разные стороны. Пули поднимали вокруг него пыль, но ему удалось благополучно скрыться за стеной домика.

— Нам нужно убираться отсюда, — сказал Рудетски быстро. На его лице застыло напряженное выражение. — Обратно к домику.

Он имел в виду домик у сенота, и я понимал его позицию. Не было никакого смысла готовить домик к обороне, а затем принимать бой на открытой местности. Я надеялся, что у остальных хватило здравого смысла укрыться там, как только раздались первые выстрелы. Я посмотрел назад и проклял педантичность и аккуратность Рудетски — он построил лагерь в виде широкой и открытой улицы, которая теперь простреливалась со всех сторон и не могла предложить никакого укрытия.

Я сказал:

— Нам нужно разделиться, Джо; две мишени поразить сложнее, чем одну.

— Вы пойдете первый, — сказал он отрывисто. — Может быть, мне удастся вас прикрыть.

Не было времени спорить, поэтому я побежал по направлению ближайшего к нам домика. Я находился от него уже в двух ярдах, когда внезапно из-за угла выскочил чиклеро. Он был удивлен не меньше моего, поскольку буквально наткнулся на револьвер, который я держал перед собой, так что мушка уперлась ему в живот.

Я нажал на курок, и моя рука конвульсивно дернулась. Можно было подумать, что какая-то огромная рука сдернула чиклеро с места и, отлетев в сторону, он упал на спину, широко раскинув руки. Несколько мгновений я находился в смятении, и мое сердце успело сделать сальто в груди, перед тем как, частично придя в себя от сильного шока, я бросился к двери и укрылся в домике. Некоторое время я стоял, прижавшись спиной к стене, хватая воздух широко открытым ртом и чувствуя от страха слабость в коленях, затем повернулся и осторожно выглянул в окно. Рудетски исчез — он мог совершить свой рывок сразу же после меня.

Я посмотрел на револьвер: он был посностью заряжен, и теперь в нем осталось пять патронов. Казалось, что эти проклятые головорезы появляются со всех направлений. Человек, которого я застрелил, появился откуда-то сзади — по-видимому, он пробрался сюда со стороны сенота. Мне не нравилось то, что могло за этим скрываться.

Я размышлял над тем, что делать, когда решение вдруг пришло ко мне само. Задняя дверь домика с треском распахнулась от удара ноги в тяжелом ботинке. Я резко повернул голову и в свете дверного проема увидел чиклеро, уже приготовившегося выстрелить в меня из винтовки. Время, казалось, остановилось, и несколько мгновений я стоял как парализованный, перед тем как сделать попытку поднять револьвер, но еще не успев пошевелить рукой, я уже знал, что слишком поздно.

Изображение чиклеро в раме дверного проема словно бы промелькнуло — такое движение можно увидеть в старом кино, когда отсутствие нескольких кадров вызывает внезапное перемещение актера. Часть его челюсти исчезла, и на месте нижней половины лица появилась кровавая маска. Он издал булькающий крик, прижал к лицу руки и, отшатнувшись в сторону, с грохотом уронил винтовку на порог. Я не знаю, кто выстрелил в него; это мог быть Фоулер или Рудетски, или даже кто-то из своих — пули летали достаточно густо.

Но я не стал тратить время на лишние раздумья. Пригнувшись, я бросился вперед через этот дверной проем, схватив по пути упавшую винтовку. Никто не попал в меня, пока я, спасая свою шкуру, мчался опрометью к окраине лагеря, постепенно забирая влево. Я приблизился к домику у сенота по касательной, замыкая свой круговой маршрут, и не мог видеть, открыта ли у него дверь и есть ли вообще кто-нибудь внутри. Но я видел Фоулера, бегущего к домику с другой стороны.

Он уже почти достиг его, но тут буквально ниоткуда появился человек — не чиклеро, а один из элегантных головорезов Гатта, держащий в руках то, что я сначала принял за автомат. Фоулеру оставалось пробежать не более шести шагов, когда гангстер выстрелил, и его пушка издала двойное бу-ум. В Фоулера попало оба заряда из обрезанного дробовика и, отлетев в сторону, он упал на землю бесформенной грудой.

Я в свою очередь без особой надежды на успех выстрелил в его убийцу и стремительно бросился к двери домика. Пуля, просвистев над моей головой в тот момент, когда я проталкивался внутрь, отколола щепки от дверного косяка, и одна из них попала мне в щеку. Затем кто-то захлопнул за мной дверь.

Когда я снова выглянул наружу, то увидел, что Фоулеру уже ничем не поможешь. Его тело время от времени вздрагивало, когда в него попадали пули. Они использовали его как мишень для упражнения в стрельбе.

2

Ружейная пальба внезапно прекратилась, и я окинул взглядом домик. Фаллон с дробовиком устроился возле окна, Смит занял позицию возле двери с пистолетом в руке — очевидно, это он захлопнул ее за мной. Кэтрин лежала на полу и конвульсивно всхлипывала. Больше никого не было.

Когда я заговорил, мой голос звучал так странно, словно принадлежал другому человеку.

— Рудетски?

Фаллон повернул ко мне голову, а затем медленно ею покачал. Глаза его были наполнены болью.

— Значит, он уже больше не придет, — сказал я хрипло.

— Боже! — воскликнул Смит. Его голос дрожал. — Они убили Фоулера. Они застрелили его.

Голос — громкий голос — донесся снаружи. Это был Гатт, и, очевидно, он использовал какой-то портативный громкоговоритель.

— Уил! Ты слышишь меня, Уил?

Я открыл рот, а затем плотно его закрыл. Спорить с Гаттом — пытаться его переубедить — будет бесполезно. Это все равно, что спорить с силами природы, с таким же успехом можно попробовать с помощью силлогизма отклонить удар молнии. Фаллон и я молча переглянулись с разных концов домика.

— Я знаю, что ты там, Уил, — прогудел голос. — Я видел, как ты скрылся в домике. Ты готов заключить сделку?

Я сжал губы. Фаллон произнес скрипучим тоном:

— Сделку! Он сказал сделку?

— Не такую, которая вам понравилась бы, — сказал я мрачно.

— Мне жаль, что этого парня убили, — прокричал Гатт. — Но ты еще жив, Уил. Я мог бы подстрелить тебя там же, возле двери, но я этого не сделал. Ты знаешь, почему.